Gauge в работе: каталог выставки «Свободный полёт»

О выборе шрифтов

Когда я делал свой диплом в Базеле, он был основан на перечне аспектов, из которых выстраивается пространственно-временная структура книги. И там был раздел, посвящённый шрифтам. И тогда я для себя понял, что вопрос выбора шрифта я описывать не буду, потому что не хочу подходить к этому вопросу с формальной точки зрения: мы берём вот это и это, а это ни в коем случае не берём. Существуют функциональные ограничения, которые определяют выбор. Предположим, у нас есть многоязычная история и нужна кириллица или куча диакритики. Или нужно набрать текст мелким кеглем. А есть эстетический аспект — и это дико сложная вещь. Как я оцениваю конкретный шрифт с точки зрения эстетики? Понятно, для себя я могу определить такие параметры, как красота знаков и красота набора. Часто это совершенно разные вещи. Бывают прекрасные буквы, которые в моих глазах не складываются в единый текст, остаются набором красивых букв. Бывает и такая проблема — я часто утыкаюсь в несовершенство нескольких букв. Буквально три буквы в глифсете, но я понимаю, что у меня на них глаз останавливается — и всё. В кириллице это чаще всего верхние элементы у б или буква д, которая мне кажется непропорциональной. То есть можно выделить какие-то аспекты, на которые я обращаю внимание при выборе шрифта, но вывести из этого определённый универсальный алгоритм — «поступайте так, и вы сделаете всё правильно» — у меня не получается.

На самом деле, я использую не так много шрифтов — я пару лет назад пытался посчитать и получилось штук пятнадцать-семнадцать, это немного. Часто я использую однотипные шрифты, которые, на мой взгляд, по характеру близки. Например, Univers, Atlas Grotesk, Graphik — для меня это одна история. Использую много тайпотековских шрифтов: у меня с годами их скопилось много, я постоянно докупал, выше крыши всяких начертаний Fedra. Плюс ещё есть такой момент, что привыкаешь работать с определёнными шрифтами и понимаешь, чего от них ждать. Это очень важно в плане вёрстки. Так как я верстаю всё сам, для меня очень важно, как это всё работает при трекинге. В одном шрифте и «+10» — нормально, а другой разлетается чудовищно. Тем не менее всё равно каждый год покупаю новые шрифты.

Я не связываю выбор шрифта с темой и не пытаюсь строить параллели между шрифтом и эпохой. Для меня современный дизайн или современная типографика не равно использованию нового шрифта. Поэтому я иногда использую старые шрифты. Меня в большей степени привлекает структурно-пространственная игра: ритм, кадрирование, поля. Были яркие примеры, когда люди выбирали шрифт во многом вопреки времени и делали абсолютно современный актуальный дизайн. Почему Вольфганг Вайнгарт в 1970-е использовал Akzidenz-Grotesk, да ещё иногда в паре с Univers, что выглядит на сегодняшний день, прямо скажем, странно? Потому что он должен был отличаться от поколения дизайнеров 1950–1960-х. А вариантов других у него не было, поэтому он вернулся к Akzidenz-Grotesk. Или, например, история начала 1990-х, когда в определённый момент Helvetica стала популярной, все стали её туда-сюда растягивать и сжимать. Она тоже тогда была мегаактуальна, хотя абсолютно не из той эпохи.

О шрифте Gauge и балансе Тарбеева

Я очень рад, что вышел Gauge. Для меня это не новый шрифт. Я уже десять лет назад его знал, видел и понимал, как с ним можно работать. Он был в «Афише». Он был у Тарбеева на всех компьютерах. Плюс я делал с ним каталоги для «Шрифтовой мастерской». И за эти десять лет у меня не поменялось к нему отношение, что здорово. Я его купил, хотя не был на сто процентов уверен, что буду использовать именно в этом проекте, но попробовать надо было. Очень важно подобрать инструмент, который подходит той задаче, которую ты решаешь на данный момент.

081 Gauge в каталоге f:\amily, 2005 год 082 Gauge в каталоге f:\amily, 2006 год

Gauge для меня, во-первых, острый. Если говорить о шрифтовой паре, то Univers абсолютно нейтральный. Но эта нейтральность даёт определённый масштаб — это всё уходит в мелкие подписи, и там это очень хорошо работает. А в Gauge есть особенные детали. Например, полуовал в строчной букве а. Я не люблю слово «неправильный», особенно когда его стараются использовать в позитивном ключе. Поэтому я скажу, что этот полуовал там очень правильный, он даёт акцент, он даёт остроту, но лишь немного острее, чем обычно.

Во-вторых, Gauge нужно пространство. В выключке по формату ему точно надо давать приличную длину строки — шире, чем обычно. Не могу сказать, что я любитель таких широких пропорций в текстовых шрифтах. Это не очень удобно. Но в этом проекте было много текстов не очень большого объёма, максимум разворот, а мне нужно было сделать такой набор, чтобы они всегда переходили на вторую полосу. И здесь как раз эта избыточная ширина решала задачу, не пришлось до гигантских размеров раздувать кегль. Кстати, здорово, что в Gauge есть начертания Caption. В этот раз я их не использовал, потому что у меня был Univers в паре. Но мне очень интересно эти начертания попробовать — например, с гротеском.

Конечно, Gauge очень голландский. Я помню те настроения пятнадцатилетней давности, когда было очень мощное голландское влияние на шрифтовой дизайн. Но у Тарбеева же уникальное чутьё. Он это всё чувствовал, и у него этого влияния ни на грамм больше, чем нужно. Мне у него ещё очень нравится BigCity (антиква для журнала «Большой Город», спроектирована Тарбеевым в 2006 году. — Прим. ред.) Если вдруг появится возможность, я буду первый, кто его купит. Gauge чуть острее, чуть более на грани. У Тарбеева никогда не было такого, что ты не понимаешь — это неумение или задумка? Этот полуовал в а — это автор выпендрился или это тот акцент, который делает шрифт немного другим по сравнению с остальной массой? У него всегда есть этот баланс: с одной стороны, эта мануфактурная точность, а с другой — эстетика рисунка знаков. И этот баланс он ещё передаёт своим студентам. Поэтому я понимаю, почему я был абсолютно уверен, что Gauge надо покупать и использовать. Это был только первый мой проект c Gauge, будут точно ещё.

О «Шрифтовой мастерской»

Я не типичный представитель «Шрифтовой мастерской», потому что я не шрифтовой дизайнер. Я понял это довольно рано, учась как раз в «Шрифтовой мастерской» — и в этом её заслуга. Ты приходишь туда, пробуешь, понимаешь, что тебе нравится история с буквами, но история с буквами — это не всегда шрифтовой дизайн, для меня это в большей степени типографика. Лет пятнадцать назад у нас получился серьёзный крен в шрифтовой дизайн, когда в Москве появилось большое сообщество людей, которые занимались именно шрифтами, — на порядок больше, чем занимавшихся типографикой. Для меня «Мастерская» — это важная школа, и благодаря этой школе у меня сформировалось отношение ко всем текстовым моментам, с которыми я работаю, в том числе технические и эстетические особенности проектирования рисунка знаков. Но ни одного шрифта я не сделал, хотя были какие-то попытки. Буквы — это абсолютно не моё, и важно было понять это на ранней стадии, принять и двигаться дальше. Я не так устроен. Я не готов годами сидеть и делать один проект. Для меня важна реализация проекта. Я могу полгода делать книжку, даже дольше. Но в это время у меня параллельно выходят другие проекты.

Самая главная заслуга «Мастерской» и главный результат её существования — в том, что уровень людей, которые там учатся, из года в год растёт. Я пришёл на просмотр спустя лет пять после того, как я закончил, и понял, что мы были просто детьми. У нас были полудетские проекты. А тут ты смотришь: невероятно, это совершенно другой уровень. И казалось бы, что такое пять лет? Это даже не новое поколение. За эти пять лет они получили настолько больше знаний, опыта и всего, что они в профессии гораздо свободнее, чем ты. И это заслуга школы, которая год от года прогрессирует.

«Шрифтовая мастерская», когда мы в ней учились, только начиналась. Начиналась с простой комнаты в Полиграфе, где лежали фотопластины, их когда-то туда перенесли и сложили. Каким-то образом Тарбеев выбил туда три стола и два eMac. По-моему, никто особо и не знал об этой комнате. Мы там просто тусовались. Были ключи от этой комнаты, мы приходили в институт, открывали комнату, раздевались там, кто курил — курил там, там стояли пепельницы. И мы там не только шрифтами занимались, просто работали, потому что там были компьютеры, а это были не те времена, когда у всех уже появились лэптопы. И даже интернета в той комнате не было. Просто такое место, где люди собирались и что-то обсуждали. Причём всё это длилось часов до девяти-десяти вечера, иногда уже охрана приходила. Это было очень круто — иметь такой уголок, где что-то происходило. А происходило много чего: кто-то куда-то съездил, что-то рассказал, поделал, показал фотографии — так приобретался какой-то опыт. Были конференции, которые мы пытались организовать: надо было оповестить, пригласить, плакаты развесить, информацию распространить, людей встретить. Даже каталоги какие-то выпускали. Это было студенческое движение. Сейчас это выглядит наивно, но кажется, что это был очень правильный посыл. Здорово, что всё это делалось. Денег не было вообще. Ни у кого даже мыслей о деньгах не возникало — как-то делали, пошли, сговорились, напечатали. Я с теплотой вспоминаю те времена. Было постоянное движение, никакого застоя, ощущение, что ты не знаешь, чем тебе заняться, что делать, вообще не возникало. Всегда находилось огромное количество затей, если кто-то этого хотел.

ws1 Константин Ерёменко, Александр Тарбеев и Ольга Степанова в «Шрифтовой мастерской». 2004 год ws2 Помещение ШМ в московском Полиграфе. 2005 год