Илья Рудерман: Начну с обычного вопроса. Энди, что такое, по-твоему, шрифт сегодня? Как ты его себе представляешь?

Энди Клаймер: Знал, что ты собираешься начать с чего-то в этом роде. Честно говоря, у меня нет точного ответа. Ты, наверное, сам замечаешь, что сейчас профессией шрифтового дизайнера пытаются овладеть многие. Похоже, шрифт становится… не знаю, как лучше сказать: более доступным, что ли. Сегодня существует куда больше возможностей изучать шрифтовой дизайн. Любой графический дизайнер, да и обычный пользователь, в наши дни может научиться проектировать для себя собственный шрифт.

Я часто об этом думаю, когда преподаю в Cooper Union. Сейчас идёт шестой год, с тех пор как я начал вести там семинары, и всё это время мне особенно нравилось преподавать людям, уже овладевшим профессией графического дизайнера, но желающим проектировать собственные шрифты. Речь не столько о студентах, которые хотят открыть шрифтовую студию или уже работают в нашей индустрии, сколько о тех, кто действительно может сделать что-то для собственных нужд, так как хочет получить нечто, чего не существует. Шрифтовой дизайн и типографика всегда преподавались параллельно с графическим дизайном, но сейчас, по-моему, все эти дисциплины сделали шаг вперёд и шрифтовой дизайн стало легче изучать. А ты сам как считаешь?

ИР: В том, что касается обучения, я согласен. Кстати, замечу, что академическое преподавание шрифтового дизайна — притом что это  незаменимый инструмент для создания самых разных визуальных объектов, не менее важный, чем цвет или композиция, — всегда находилось на очень низком уровне. Потому и выросло целое поколение графических дизайнеров, для которых выбор шрифта остаётся одной из самых мучительных проблем. Им очень трудно подобрать для себя пару красивых гарнитур.

ЭК: Да, это так. Не сомневаюсь, что азам нужно, как всегда, обучать с самого начала или по меньшей мере на одном из первых занятий. Хотя, конечно, студентам не стоит приступать к изучению шрифтового дизайна до тех пор, пока они не научились оценивать качество гарнитуры или как минимум понимать, в чём состоит отличие одной из них от другой. Никто ведь обычно не начинает проектировать шрифт ни с того ни с сего. Должна быть какая-то реальная побудительная причина: скажем, когда человек не может найти точное соответствие картинке, сложившейся в его воображении.

Drawbot — приложение под MacOSX, помогающее изучать язык Python с помощью создания простой двухмерной графики. Логотип Drawbot создан Энди Клаймером в 2005 году

ИР: В последние годы у меня действительно появлялись студенты,  приходившие непосредственно со школьной скамьи без какой-либо специальной подготовки. Когда они записывались на курс, я обычно спрашивал: «Вам не кажется странным, что вы пришли учиться, не зная о графическом дизайне ровным счётом ничего? Не понимая, как на самом деле функционирует шрифт? Не получив даже самого начального опыта?» Как правило, они честно отвечали: «Да, я ничего не знаю о том, как использовать шрифты, но считаю шрифт одним из самых важных инструментов. Я найду свой путь позже. Можно, я начну с того, что спроектирую какую-то совсем ненормальную гарнитуру? Пусть это будет такой безумный проект, а? Зато по крайней мере я пойму, как шрифтовое дело устроено и какие в нём существуют правила. Набью руку и уже не буду сходить с ума, когда придётся что-то выбирать, принимать решение». По-моему, ответ очень умный. Я по-настоящему радовался, когда слушал этих молодых людей. Может быть, они где-то прочитали, как именно нужно отвечать на подобные вопросы, не знаю. Но в любом случае это правильный подход.

ЭК: Да, согласен. Когда я учился в колледже, для нас поначалу был доступен только один курс по типографике. Потом по мере углубления программы дирекция добавила ещё пару курсов: трудно ведь втиснуть всю типографику в один. Шрифты и их функционал изучались, кажется, по «Основам стиля в типографике» Брингхёрста. Таким образом, нельзя сказать, что метод обучения носил выраженный экспериментальный характер: мы учились использовать шрифт в рамках традиционного подхода книжных дизайнеров, следуя правилам, которые установились в этой области.

ИР: Совершенно классическая, консервативная типографика.

ЭК: Да, конечно. Если строго следовать Брингхёрсту, можно получить систематическое представление о том, как выбирать размер страницы, сколько шпонов использовать или, скажем, сколько слов вгонять в строку. Это так. Но, с другой стороны, когда экспериментируешь в процессе создания собственной гарнитуры, ты можешь посмотреть на использование шрифта с принципиально иной точки зрения. Причина в том, что создатели шрифта во время его создания и проверки вынуждены рассуждать совсем иначе, они приучаются не доверять слепо параметрам вёрстки, заданным по умолчанию.

Впрочем, я рассуждаю о ситуации, которая существовала некоторое время назад, — сейчас в большинстве крупных городов есть шрифтовые мастерские.

ИР: Более или менее так.

ЭК: Причём там обучают не только шрифтам, а типографике в целом. И эти мастерские возникают всюду. Может быть, у меня чересчур американоцентричное восприятие… Их много, например, в Сан-Франциско, но они встречаются и в таких местах, где я, пожалуй, не мог этого ожидать. Шрифтовые мастерские открываются всё чаще, и всё больше становится городов, принимающих у себя Type Thursday (Type Thursday — это проект Томаса Джокина (Thomas Jockin), начинавшийся с серии интервью на Medium, а затем превратившийся в серию офлайн-встреч в разных городах США. — Прим. ред.). Многие сейчас хотят учиться.

ИР: Фактически это означает, что мы только в начале перемен.

ЭК: Наверное. Обобщать трудно. В принципе, можно вообразить, как будет выглядеть мир, где каждый умеет рисовать собственные шрифты, — но что такая перемена означала бы для тех, кто занят в этой индустрии и торгует шрифтами? Думаю, многие студенты, записываясь на курсы шрифтового дизайна, впоследствии намереваются работать для какой-нибудь шрифтовой студии или открыть собственный шрифтовой магазин. Но большинство, мне кажется, ставит перед собой более скромную цель — получить дополнительные навыки для своей дизайнерской работы. И я знаю студентов, которые, создавая гарнитуры для собственного использования, добиваются очень интересных результатов.

ИР: Причём они проектируют эти гарнитуры для какой-то одной конкретной задачи.

ЭК: Да. А следующий шаг уже требует больших усилий: нужно наладить продажи продукта и быть уверенным, что он будет хорошо работать не только для тебя, но и для любого другого. Не знаю, это ли мешает им двигаться дальше… Так или иначе, когда ты делаешь собственный шрифт и не задумываешься о том, сможет ли кто-то ещё использовать его так же, как ты, это и впрямь особая ситуация.

Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом

ИР: Хорошо. Перейдём от преподавания к работе как таковой. У нас на курсе (курс Type & Media, KABK, Голландия. — Прим. ред.) ты считался богом программирования на Python. Как я недавно узнал, ты постоянно пишешь скрипты и до сих пор создаёшь программные продукты, позволяющие тебе совершенствовать рабочий процесс. В то же время ты работаешь как шрифтовой дизайнер и в последние годы реализовал несколько проектов, в высшей степени инновационных с графической точки зрения. Как уравновешиваются эти составляющие?.. И ещё ты же работал для Obsidian. Там в основе тоже написание скриптов, и несколько лет назад ты прочитал замечательную лекцию о том, как строился и из чего состоял  проект — обо всех увлекательных и невероятно сложных моментах этой работы, в которой нередко требовалось довольно много ручного труда — там, где бессилен скрипт. Может быть, оглядываясь на свой опыт, ты поделишься какими-то наблюдениями?

ЭК: Ты употребил выражение «бог программирования», и тут я вынужден тебя поправить. Знаю, на конференции Typographics-2017 ты говорил о том, что шрифтовые дизайнеры похожи на рок-звезд, видимо имея в виду, что кто-то может от природы обладать умением, которого нет у других. Это не так, потому что я никогда не был слишком уж доволен собой. Напротив, я завидовал, да и сейчас завидую мастерству других людей. Лишь в последнее время я научился радоваться прогрессу в своей работе. Впрочем, когда мы учились в Гааге, кое-что в тамошних курсах программирования мне по-настоящему нравилось. Мне казалось, что упражнения в Drawbot (небольшая программка, созданная в 2004 году Юстом ван Россумом (Just van Rossum) для обучения студентов курса Type & Media KABK шрифтовому программированию. — Прим. ред.) и занятия по Python — как раз то, что надо. Я мечтал стать хорошим каллиграфом, но мне трудно было привыкнуть к однообразной практике. Знаю, что многие испытывают такие же чувства в отношении программирования.

А ты сам что об этом думаешь? Понимаю, что ушёл в сторону от твоего вопроса, но мне было важно это сказать.

Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом

ИР: Мне нечасто случалось писать скрипты, я только представляю, что такая возможность может возникнуть. Признаюсь честно: есть вещи, которыми я занимался слишком мало, хотя, вероятно, тоже мог бы сделать что-то сам. Попытаюсь представить, что редактирую чей-то скрипт или создаю новый, совсем простенький инструмент, зато для себя самого, для какого-то моего личного проекта… Увы, это мне всё ещё кажется чудом. Могу только пожалеть, что в эти десять с лишним лет, прошедших после учебы, я не уделял написанию скриптов больше времени и у меня не было возможности, да и знаний, чтобы заниматься этим чаще.

ЭК: На самом деле, как и в моём случае с Obsidian, это вопрос времени. Когда идея Obsidian только появилась, всё началось скорее как исследование, вписанное в некоторые заданные рамки. Я же, подключаясь к этому исследованию, хотел опробовать на практике нечто новое и научиться лучше программировать. Мне очень повезло, поскольку на работе (с 2005 года Энди работает в Hoefler & Co. — Прим. ред.) у меня было достаточно времени, чтобы учиться новым вещам, а Джонатан [Хофлер] (известный американский шрифтовой дизайнер, сооснователь студии Hoefler & Co. — Прим. ред.) видел, что я по-настоящему увлечён. Он решил, что овчинка стоит выделки, и позволил мне этим заняться. Если у тебя для таких занятий есть время, это не может не дать результат. К тому же эта сторона шрифтового производства не совсем посторонняя по отношению к работе, которой мы занимаемся в офисе. И для меня исключительно важно, что на работе есть возможность осваивать что-то новое. Ведь делать в каждом проекте одно и то же, по одной и той же схеме — скука смертная. И, напротив, возможность всё время узнавать какие-то иные вещи — просто предел мечтаний.

Но это специфическая ситуация: я думаю, многие попросту не захотят сидеть и силиться написать код, если им это не в кайф.

ИР: Или если они думают: «Нет, этого ни за что не сделать!» Обычно в большинстве случаев мы как раз и считаем, что решение задачи нельзя автоматизировать. Нельзя решить её с помощью скрипта.

ЭК: Верно. А может быть, людям просто надоедает возиться. Или они берутся сразу за слишком сложную задачу и не справляются. Знаешь, чего мне иногда безумно хочется? Взять кисточку и сделать вручную какую-нибудь потрясающую надпись. Мы видим, что многим это прекрасно удаётся, и думаем: «Неужели они от рождения такие одарённые?» Нет, конечно: все они приходят после рабочего дня домой и в самом буквальном смысле упражняются до глубокой ночи — это, судя по всему, лучший способ прочистить свои мозги или по меньшей мере получить удовольствие от того, что делаешь. Они любят сам процесс. У них есть интерес к этому занятию и время для тренировки.

Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом Obsidian — шрифт студии Hoefler&Co с псевдообъёмом

ИР: Я вижу, как наша индустрия отчасти становится одной из отраслей программирования. Появляется немало людей, которые пишут несложные скрипты или экстеншены; всё это, в принципе, уже стало частью профессии, и среди шрифтовых дизайнеров всё чаще встречаются люди, которые не только рисуют гарнитуры, но и пишут код. С другой стороны, эта тенденция приведёт к тому, что в какой-то момент у нас будет столько готовых скриптов, что нам самим уже не нужно будет их писать. Надеюсь, что так и будет. В какой-то степени это уже так.

ЭК: Именно эту идею внушили мне Эрик и Юст (Эрик ван Блокланд и Юст ван Россум, голландские дизайнеры, основатели студии Letterror, педагоги курса Type & Media KABK. — Прим. ред.), когда мы у них учились. Особенно Эрик. Наша индустрия очень невелика, и, хотя в последние годы она расширяется, иногда приходится, как и раньше, самому заботиться об инструментарии. Ты не можешь ждать, что какая-то крупная компания создаст нужный тебе инструмент и решит твою проблему: ведь, кроме тебя, возможно, такой инструмент никому не нужен — и крупной компании никогда не удастся оправдать затраты на его создание. Я, конечно, не забыл о людях вроде Эрика ван Блокланда, создавшего Superpolator — прекрасное самодостаточное приложение. Однако инструменты, которые дизайнер конструирует для самого себя в ходе повседневной работы, намного проще — я ведь создаю их только потому, что у меня есть одна-единственная небольшая задача, решение которой должно мне помочь. Быстро написать небольшой вспомогательный скрипт — значит просто-напросто сэкономить время. Думаю, что такого рода задачи нельзя решить с помощью нового экстеншена, написанного кем-то другим. Трудность здесь в том, что у каждого дизайнера свой способ работы, его рабочий процесс отличается сугубо личными особенностями.

ЭК: Хорошо, что ты заговорил обо всём этом в связи с нашей индустрией и нашими инструментами — так что доведу мою мысль до конца. Возьмём ещё один пример — RoboFont Фредерика Берлена (бельгийский шрифтовой дизайнер, выпускник курса Type & Media KABK, создатель шрифтового редактора RoboFont. — Прим. ред.), устроенный так, что в нём нет встроенной скрытой информации: нет ничего автоматизированного, о чём бы ты не знал. В программу не заложены какие-либо знания, имеющие отношение к дизайну, она не принимает дизайн-решений за тебя. Ты всё контролируешь сам. И есть, например, экстеншены, которые Фредерик, как разработчик, пишет сам и которыми время от времени делится, но они порой работают не так, как мне нужно! В этом особенность RoboFont — именно в том, что все дополнительные модули могут быть полностью подстроены под тебя. Его экстеншены в точности соответствуют его рабочему процессу. Мои экстеншены соответствуют моему. И это прекрасно!

Один из инструментов, созданных внутри студии специально для шрифта Obsidian

ИР: После Obsidian ты стал работать над шрифтом Operator, верно? Это уже совершенно другая история, и у меня тут несколько вопросов. Не о моде в мире шрифтов, а, как бы сказать… о некотором чувстве новизны, ощущении чего-то, что отвечает сегодняшнему дню. На меня произвёл сильное впечатление твой курсив, просто фантастический. Откуда он взялся? Я читал рассказ об этом и понял, в чём там дело. Но даже вникнув в идею, рассуждаешь примерно в таком духе: «Я, пожалуй, тоже мог бы… а вот и нет, вздор! Никто так не делает».

Operator — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co

ЭК: Да. Прежде всего нужно поблагодарить Джонатана Хофлера за то, что он помогает команде сохранять свежий взгляд на вещи. Это выдающийся арт-директор, который не даёт тебе сбиться с пути, указывая на то, чего ты сам не видел. Скажем, на шрифт, слегка отдающий пятидесятыми годами; или смахивающий на то, чего можно ожидать в неоновой рекламе; или ещё на что-нибудь в этом роде. Он действительно умеет вытаскивать из тебя в точности то, что нужно. Разумеется, это могут быть совсем разные вещи. Скажем, эти орнаментированные письменные заглавные буквы, которые, как я теперь понимаю, выглядели так, будто их заимствовали из ресторанного меню 1950-х годов. Всё это явно тяготело к стилю ретро. Да, Джонатан, безусловно, заслуживает благодарности.

Я получил огромное удовольствие от работы над курсивом. К тому моменту, как она началась, мы уже некоторое время работали над прямыми начертаниями. Несколько месяцев прикидывали, как они будут выглядеть. А потом я принёс на встречу с Джонатаном два варианта курсива: один имел, в общем-то, ожидаемый вид, кажется, даже напоминал внешне Lucida, а второй был каким-то абстрактным гуманистическим курсивом. Но была там пара символов, — кажется, строчные «s» и «r», — в которых я исходил из предпосылки, что буквы могут писаться раздельно, как если бы они были нарисованы для пишущей машинки. И можно только поблагодарить Джонатана, которому хватило смелости признать, что этот — самый неожиданный — вариант и есть то, от чего нужно плясать. Я рад его решению ещё и потому, что вместе с этим вариантом предложил тогда другой, так как в тот момент сомневался, не зашёл ли я слишком далеко.

ИР: Это было верное решение.

ЭК: Да, потому что мы думали и о том, как наш курсив будет использоваться в моноширинной гарнитуре. Я не стремился создать лучшую в мире гарнитуру для программистов. Это никогда не было моей целью, поскольку тут существует слишком много вариантов. У каждого программиста собственное представление о том, что ему на самом деле нужно.

Но я считал, что в существующих моноширинных гарнитурах недостаёт возможности выбирать контрастный стиль. Когда видишь код на мониторе, картинка обычно бывает очень красочной. Редактор, в котором вы работаете, использует определённый цвет для выделения ключевого слова, текстовой строки или различных частей кода. Примерно в то же время мне довелось консультировать одного приятеля, который работал над проектом пособия по программированию; эту книжку предполагалось печатать чёрно-белой.

Эскизы шрифта Operator, и поиск наилучшего решения буквы “g”, статья онлайн-журнала AIGA Eye on Design Эскизы шрифта Operator, и поиск наилучшего решения буквы “g”, статья онлайн-журнала AIGA Eye on Design Эскизы шрифта Operator, и поиск наилучшего решения буквы “g”, статья онлайн-журнала AIGA Eye on Design Эскизы шрифта Operator, и поиск наилучшего решения буквы “g”, статья онлайн-журнала AIGA Eye on Design

Но проблема в том, что, работая с образцами кода, вы не можете использовать для выделения его частей различные оттенки серого. Можно, конечно, относиться к шрифту как к набору разных насыщенностей, но я хотел, чтобы мой курсив обладал броским внешним отличием и вместе с тем не выпадал из семьи. Как если бы это был просто другой стилистический инструмент внутри одной шрифтовой семьи.

ИР: Я и сейчас вижу в этом курсиве признаки твоего личного почерка.

ЭК:  Надеюсь, что это так, хотя и не уверен.

ИР: Мне он во многом напомнил проект, который ты делал для Type & Media. Не знаю почему, — может быть, из-за каких-то конкретных решений. Как только я увидел курсив, сразу опознал в нём твою руку.

Operator — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co Operator — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co Operator — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co Operator — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co

ЭК: Я старался вложить в него часть самого себя. Мы внимательно изучали другие аналогичные гарнитуры для пишущих машинок, но речь никогда не шла о воскрешении старого. Рисуя этот шрифт, я опирался скорее на свою память или на какое-то внутреннее чувство. Разумеется, без редакторской работы Джонатана не получилась бы такая потрясающая штука. Да, я действительно старался…

ИР: Я говорю всё это не потому, что ты мой друг, а потому, что считаю Operator по-настоящему блестящей работой. Абсолютно неповторимой.

ЭК: Надеюсь, этот шрифт слегка опередил своё время, потому что я до сих пор не видел ни одного по-настоящему крупного проекта, в котором бы он использовался. Мне очень нравится задавать в твиттере поиск «Operator Mono», чтобы увидеть реакцию программистов. Многие делятся кодом с помощью скриншотов или читают о нём курсы на YouTube — и, естественно, пытаются несколько модифицировать его дизайн и выбирать внешний вид для своего кода. Мне нравится читать комментарии типа: «Ого, что это за шрифт?»

По-моему, есть определённый тип дизайнеров или разработчиков и дизайнеров в одном лице, которым, возможно, нечего сказать о выборе гарнитуры для своего проекта. Может быть, слишком часто разработчик пользовательского интерфейса включается в проект, когда брендинг уже далеко продвинулся. И у этих дизайнеров, хотя в дизайне они разбираются прекрасно, не так много возможностей выбирать шрифт для проекта. Так что очень хорошо, когда ты можешь выбрать гарнитуру, которую с утра до вечера используешь в своей работе.

Свобода была не в том, чтобы пытаться создать лучшую в мире гарнитуру для программирования, а в том, чтобы подобрать нечто, функционирующее иным образом, и притом не для всех на свете, а именно для меня.

ИР: Значит, можно сказать, что это в известном смысле более очеловеченный подход? Более личный?

ЭК: Именно. Знаешь, я долго размышлял о моноширинных гарнитурах для программирования; их можно начинать проектировать, отталкиваясь от пикселя, а затем раскручивать идею дальше.

ИР: Или начинать каким-нибудь чисто техническим способом.

Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине Operator Mono — моноширинная часть семейства, воссозданная в виде революционного в 80-е годы сменного шарика печатной машинки IBM Selectric. В те годы это была уникальная технология, позволявшая использовать несколько разных шрифтов на одной и той же печатной машине

ЭК: Ага. Если рисовать строго по пикселям, один в один, то гарнитура будет хорошо выглядеть только при маленьких размерах. Версия Operator ScreenSmart отхинтована для монитора, но нарисована так, чтобы с высокой надёжностью выглядеть хорошо при более высоком разрешении и вне монитора, то есть когда она свободна от этого ограничения. Думаю, это правильный подход.

ИР: В последнее время наблюдается выраженная тенденция к использованию моноширинных гарнитур для постеров художественных музеев. Такие шрифты имеют довольно естественный вид и при этом пришли из совершенно другой области. Многие музеи и галереи их используют.

ЭК: Да, верно. Добавлю для полноты картины: особенно часто так бывает там, где проект запущен целиком. Когда Джонатан и я начали обсуждать проект создания моноширинной гарнитуры, меня смущал вопрос: а надо ли делать гарнитуру исключительно для монитора? И думал, что мне никогда не удастся сделать гарнитуру, которая была бы лучше той, что я уже использую, слишком уж привыкли к ней мои глаза. Поэтому замысел состоял в том, чтобы сделать гарнитуру, в которой чувствуется шрифт пишущей машинки, чувствуется моноширинный дизайн, но всё же как стилистический выбор, а не как техническое ограничение.

Почему музей или журнал выбирает моноширинную гарнитуру? Может быть, потому, что мы можем осуществить их желание, дать им шрифт, удобный для использования? Дать дизайн, который вначале опирался на пропорциональный Operator, составляющий большую часть семейства, его немоноширинную версию — хотя она всё равно имеет привкус и некоторые особенности гарнитуры с одинаковой шириной, но может обрести более естественные пропорции с помощью межбуквенных расстояний. Даже на ранней стадии проектирования гарнитуры не было ясно, получится ли у нас независимый моноширинный Operator Mono.

Скриншоты настоящего кода, набранные шрифтом Operator Mono Operator Mono — шрифт Энди Клаймера и студии Hoefler & Co

ИР: Ты сам его используешь?

ЭК: Конечно! И люблю его, ведь благодаря ему у меня окно «Терминала» полностью курсивное, а код я пишу только прямым начертанием. Мне нравится, как при этом разделены задачи на мониторе, они у меня выглядят совершенно по-разному. Так что я пользуюсь им буквально каждый день. Некоторые решения в шрифте выглядят так, как они выглядят, потому что мне так нравится. Наверняка кто-то посмотрит со стороны и подумает: «О, напрасно он принял вот такое решение. Вот эту S неплохо бы заменить и так далее». Но мне ничего лучшего не надо. Потому что тут важно только моё мнение. Во многом за то, как шрифт выглядит, да и функционирует, ответствен и Трой Лейнстер (австралийский шрифтовой дизайнер, выпускник Type & Media KABK, дизайнер Hoefler & Co. — Прим. ред.). Он тоже, разумеется, как и все дизайнеры в офисе, использует Operator Mono.  

ИР: Хочу поговорить о твоём хобби — программировании с использованием хардвера — и о проекте, который пару дней назад упомянул в разговоре со мной Эрик (Эрик ван Блокланд. — Прим. ред.), про маски и лица и т. д. Это ещё одна область, где ты, можно сказать, задаёшь популярный тренд. Взять хотя бы джойстик для кернинга или как там он называется… Насколько я понимаю, ты первый предложил эту идею?

Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах Проекты электронных устройств Энди Клаймера, для синтезирования музыки и экспериментов в интерфейсах

ЭК: Её всегда приписывают мне, потому что я показал её на конференции Robothon в Гааге, но на самом деле идея исходила от Си Джей Данна (Си Джей (Сиджей) Данн, американский шрифтовой дизайнер. — Прим. ред.). Не знаю, придумал ли он её сам или позаимствовал у кого-то… Незадолго до моего выступления на этой конференции я конструировал для себя собственную клавиатуру. Подбирал наиболее подходящий вариант укороченной клавиатуры, на которой размещаются регуляторы, кнопки и т. п. Я хотел, чтобы её проверили другие, и рассказал об этом Сиджею. Он заинтересовался и подключился к возне с одним из моих вариантов, тоже стал примерять регуляторы и кнопки… И вот как-то, когда мы всё это обсуждали, Сиджей спросил: «Слушай, а ты не пробовал использовать игровой контроллер с USB-выходом?» Гениальная идея. И на редкость продуктивная. Могу сказать, что, пройдя через этот процесс экспериментирования с хардвером, я не то чтобы перестроил свой метод работы, но обогатился новыми идеями, и они побуждают меня пробовать то одно, то другое.

Лекция Энди Клаймера «Штуки, которые кликают« на конференции Robothon 2015

ИР: Я сказал бы, что у тебя появилось ещё одно поле для игры.

ЭК: У меня много идей, которые я хотел бы испытать. В основном они связаны с совершенствованием моего рабочего процесса, поскольку я не считаю его чем-то данным свыше, зафиксированным. Нужно осмыслить хотя бы то, как в той или иной программе заданы горячие клавиши. Иначе говоря, подумать о том, чем ты, собственно говоря, занимаешься в течение своего рабочего дня. Например, ты каждый день кликаешь по одному и тому же месту, но лучший ли это способ решения твоей задачи? Может быть, не стоит всё время идти проторенной дорожкой, а попытаться что-то изменить? Примерно так же эволюционирует обычный пользователь компьютера. Он начинает кликать мышью, перетаскивать объекты, а потом его озаряет: «Ага, оказывается, чтобы задать команду „Find“, можно не идти в меню, а просто нажать Command + F, так быстрее будет». Вот и здесь то же самое: потихоньку ускоряешь процесс и получаешь удовольствие от того, что больше не нужно с утра до вечера выполнять одни и те же нудные операции.

ИР: Можно ловить кайф и от использования игровых устройств, да?

ЭК: Конечно, причём устройства эти годятся для самых разных целей. Можно сказать спасибо игровой индустрии, чья продукция стоит сравнительно недорого. Вы можете просто покупать то, что уже есть, и приспосабливать к своим потребностям — для этого вовсе не нужно быть инженером. Больше того, если мы посмотрим на другие отрасли индустрии, то удивимся, сколько для них уже сделали самых разных приборов. Скажем, для людей, работающих в музыкальном бизнесе, существуют бесконечно разнообразные контроллеры с микшерами, регуляторами и прочими штучками. Все они необходимы для разных видов взаимодействия с программным обеспечением или для управления чем-то ещё.

И я, изучая эти устройства, постоянно стараюсь мысленно представлять свой рабочий процесс. Всё время думаю, как оптимальным образом управлять работой, которую я делаю?

ИР: Это особенно важно для шрифтовых дизайнеров…

ЭК: Если говорить о кернинге и Metrics Machine (программа, упростившая работу с кернингом. — Прим. ред.), можно не сомневаться, что Тал Леминг  (американский шрифтовой дизайнер, программист. — Прим. ред.) должен был думать именно так, когда создавал этот инструмент. Он, как мы знаем, сконструирован таким образом, что тебе не нужно использовать для кернинга мышь и не нужно отрывать руки от клавиатуры на полчаса, а то и больше, пока не пройдёшь до конца весь список пар. И для всего, что ты делаешь на клавиатуре, требуются одни и те же пять-шесть клавиш — точно так же, как при использовании игровой приставки.

ИР: А ты пытался кернить таким образом?

Специально созданный Энди к недавней конференции Robothon2018 игровой контроллер, который можно использовать в работе над кернингом Специально созданный Энди к недавней конференции Robothon2018 игровой контроллер, который можно использовать в работе над кернингом Специально созданный Энди к недавней конференции Robothon2018 игровой контроллер, который можно использовать в работе над кернингом

ЭК: Да, разумеется. У меня есть дешёвый контроллер Super Nintendo с USB-выходом, который я приспособил для своих нужд, — замечу, кстати, что он даже слишком дешёвый и нет ощущения, что у тебя в руках настоящее управляющее устройство. Знаю немало людей, которые используют контроллеры PlayStation. Вроде бы они классно работают. Но я люблю свой. И опять-таки тут нужно отметить роль Сиджея.

ИР: Конечно, обязательно упомянем и его. Кстати, я могу с ним прямо сейчас проконсультироваться по этому поводу.

ЭК: Да, поговори с ним.

Комментарий Си Джей Данна: «Насколько мне известно, я был первым, кто попытался делать кернинг при помощи игрового контроллера с USB-выходом. Но сама идея родилась непосредственно из нашего разговора с Энди за несколько месяцев до конференции Robothon. Я увидел расширение клавиатуры, которое он запостил в своём твиттере в ходе подготовки к конференции, и спросил Энди, как бы и мне сделать нечто в этом же роде. Он посоветовал изучить возможности разных кнопок, переключателей и сенсоров, которые могут быть использованы в качестве входов для платы Arduino. В каталогах модулей Arduino я увидел несколько больших аркадных кнопок и понял, что, поскольку во время кернинга мне нужна всего лишь пара кнопок, можно выполнить большую часть работы с помощью одновременного использования этих аркадных кнопок, которые к тому же издавали симпатичный звук. Сначала я подумал, что можно распатронить старый игровой контроллер с USB и присоединить мои кнопки к плате Arduino, чтобы протестировать эту идею ещё до покупки аркадных кнопок. Но затем понял, что вполне можно оставить контроллер таким, какой он есть, а кнопки контроллера расположить так же, как клавиши быстрого доступа в Metrics Machine. Попробовал в деле и убедился, что кернить с помощью игрового контроллера очень удобно. В эргономическом отношении это более щадящий вариант для моих запястий и напоминает игру на приставке. Такой способ работы более приятен. Я и сейчас, если только есть возможность, использую для кернинга контроллер. Скажем, если я хочу кернить шрифт в кафе, то беру с собой свой USB-контроллер. Часто меня при этом спрашивают, не занимаюсь ли я тестированием игровых контроллеров. В самом деле, люди видят на экране технический интерфейс и бессмысленные буквы, и, видимо, эта гипотеза кажется им более разумной, чем предположение, что я занимаюсь кернингом шрифта. Для тех, кто захочет опробовать этот метод, скажу, что для подгонки контроллера к различным командным клавишам я использую приложение, называющееся USB Overdrive. Посылаю фотографию контроллера с теми настройками, которые использую я, и прикрепляю настроечный (Overdrive Setting) файл, который использую, хотя вообще-то вы без труда осуществите настройку собственноручно»

ИР: Теперь хочу упомянуть твою фотоколлекцию надписей на автомобилях.

ЭК: Я, как и раньше, безумно увлекаюсь коллекционированием таких фотографий. Не уверен, что они нравятся подписчикам моего инстаграма так же сильно, как мне, и поэтому не публикую их слишком часто, но сам очень их люблю. Кажется, это собирательство уже стало для меня чем-то вроде мании: я повсюду ищу какие-нибудь нетривиальные надписи, сделанные на дверях автофургонов, на машинах. Только не подумай, что меня интересует старьё как таковое, без всякого разбора. Чтобы попасть в мою коллекцию, надпись, с одной стороны, не должна выглядеть слишком небрежной, как будто её сделал человек, который писал спустя рукава. При этом она не должна быть выписана слишком красиво и аккуратно, так, как будто её делал бездарный дизайнер. А вот когда соединяются самые разные обстоятельства и надпись без особых колебаний и на скорую руку пишет талантливый человек, может получиться очень интересная композиция. Не нужно, чтобы у надписи был неряшливый, уродский или тоскливый вид, нет — она должна выглядеть примерно так, как будто кто-то зашёл в магазин Home Depot, набрал прямо со стены пачку цифровых и буквенных стикеров, пошёл к своей машине, приклеил всё это на дверь и поехал на работу. Не вдумываясь слишком глубоко в то, что делает. Сам-то я люблю автомобили и никогда не наклеиваю на свою машину такие буквы и цифры, чтобы не портить её вид… Знаете, некоторые люди сверлят на дверях машины дырки и привинчивают к ним номера домов. Мне случалось видеть подобное. Но мне никогда не хотелось уродовать таким образом мою машину. Я даже на бампер наклейку не стану лепить. Но от других машин с надписями не могу оторвать глаз. Иногда на двери новёхонького грузовика кто-нибудь выводит малярной краской название своей фирмы и её адрес. Мне это очень нравится. Я всегда выхожу на большую прогулку в обеденное время и, гуляя, глазею на такие фургоны. Вижу, как мимо проезжают мои знакомцы, — или, забредая в другую часть города, вижу старого приятеля. Естественно, разглядываю его как в первый раз, хотя у меня уже есть его фотография. Почему меня так завораживают эти надписи? Не знаю. Может быть, дело в том, что я шрифтовой дизайнер?

Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера

В Калифорнии я такого не видел, там другие правила. Не знаю точную формулировку закона, но здесь он обязывает коммерческие транспортные средства иметь на борту надпись с указанием компании и её адреса. Часто эта надпись многослойна: под ней скрываются названия компаний — бывших владельцев грузовика.

Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера Из личного Instagram аккаунта Энди Клаймера

ИР: Хотел бы коснуться ещё одного вопроса. Многие шрифтовые дизайнеры совмещают свою профессию с занятиями музыкой в той или иной форме. Не знаю, может быть, у других людей такое совмещение встречается не реже, но знаю точно, что и ты в последние годы начал экспериментировать в этой области.

ЭК: Это связано ещё с моим интересом к программированию, которое приносит мне настоящее удовольствие. Мне нравится писать что-то полезное. Прийдя с работы домой, я всё время ищу новые способы применить то, чему научился, хотя этот поиск скорее хобби. Вот так, для забавы я начал писать код, который порождает звуки, порождает какую-то музыку. И я вслушиваюсь в эту, можно сказать, музыку, хотя её трудно назвать традиционной… Но пусть это не совсем музыка, всё равно: мне показалось увлекательным это блуждание в поисках звуков, которые приятны для моего слуха.

ИР: Значит, ты пишешь код, который создаёт музыку?

ЭК: Да. Но в то же время это хобби: попытка заставить электронные устройства производить определённые шумы и звуки. Сейчас я занимаюсь этим вместе с Кэролайн (жена Энди. — Прим. ред.). Она играет на гитаре, а я собрал синтезирующее оборудование. В основном для шумов и вибраций и для обратной связи.

ИР: У вас есть записи?

ЭК: Мы ведём обычную запись каждый раз, когда занимаемся этим, и всегда постим то, что записалось, онлайн, но эти записи, по сути, нельзя назвать профессиональными. Каждый раз это импровизация, так что на протяжении первой минуты записи или даже чуть дольше наша музыка носит довольно размытый, неустойчивый характер, а потом мы оба чувствуем, что она начинает звучать хорошо, и развиваем её в том или ином направлении. Нам нравится это занятие, но говорить тут о настоящем сочинении музыки, о музыкальной композиции в принятом смысле слова пока, конечно, нельзя.

ИР: Я знаю, что ты недавно видел лекцию Юста ван Россума о звуке и форме букв.

ЭК: Да, это было замечательно.

ИР: Сама идея лежит на поверхности, но в то же время не знаю, какие плоды она может принести, и Юст в значительной степени посвятил свою лекцию именно этому вопросу. Так или иначе, эксперимент очень интересный.

ЭК: По-моему, эксперимент прекрасный. Вполне вероятно, что он даже приведёт к созданию специального программного средства. Положим, форма буквы даёт интересный звук, хорошо; однако я не думаю, что звук может отсылать к букве. Одно дело — услышать, как звучит R, и совсем другое — научиться распознавать в некотором звуке именно R, когда самой буквы не видишь. Речь идёт о вспомогательном средстве для звукорежиссёра или музыканта, которое рисовало бы форму по звуку. Не то чтобы рисовало какую-то конкретную букву, но выстраивало некую абстрактную форму, доводя её до такого начертания, когда она звучит так, как хотелось, а затем вставляет её в другую форму и осуществляет переход. Такой инструмент может быть исключительно ценным для звукорежиссёра, для музыканта. Надеюсь, Юст продолжит свои разработки.

ИР: Теперь нам нужно заключение или, во всяком случае, какая-то финальная часть. Может быть, поговорим о завтрашнем дне, о будущем? Как ты видишь своё личное будущее? Какой проект ты мог бы назвать проектом мечты? Или так: о каком заказчике ты мечтаешь? О какой совместной работе? Каких перемен ожидаешь в твоей профессиональной сфере, может быть — создания какой-то новой технологии?

ЭК: Да, расскажу. Рад, что ты об этом спрашиваешь. И особенно рад вопросам о возможных экспериментальных проектах. Я только недавно понял и навсегда усвоил, что грамотная документация так же важна — а порой даже более важна, — чем собственно работа, которая сделана. Этот вывод относится во всяком случае к художественным объектам, но и к дизайну тоже. Я участвовал в 10-недельной программе в потрясающем месте, которое называется Школа поэтических вычислений (School for Poetic Computation). Срок обучения невелик, но в итоге ты начинаешь понимать, как важно нащупать идею, реализовать её, оформить результат и перейти к следующей. Скажем, ты делаешь книгу, или устраиваешь выставку, или ещё что. А потом двигаешься дальше. Дело сделано, вопрос закрыт. В нашей беседе ты затронул несколько проблем — неважно, шла ли речь о программировании и хардвере или о проекте с фотографиями фургонов, — так вот, мне надо было задокументировать, оформить их, чтобы больше о них не вспоминать. Закрепить и перейти к другим проблемам. А старые оставить в прошлом.

Я всегда хочу учиться новому. Ищу новые вызовы. Есть, конечно, Obsidian, Operator, сумасшедшие клавишные контроллеры. Можно сидеть, всё время ворочать их в мыслях и говорить себе: «О, нужно вернуться вот к этой штуке, поработать над ней ещё и ещё». Это так, но сейчас мне всё-таки нужно подумать о том, какой будет следующая работа.

ИР: Напомню тебе ещё раз мой вопрос. Есть ли у тебя какая-то профессиональная мечта? Ты ведь сейчас работаешь в Нью-Йорке, дружище. Тут столько бизнесов, проектов, крупных компаний — глаза разбегаются. Некоторые из них нам очень нравятся, некоторые, наверное, будут существовать всегда. В Нью-Йорке всего очень много: ярких профессионалов, арт-директоров, шрифтовых студий и т. п.

ЭК: Разумеется, я рассуждаю с точки зрения человека, живущего в этом городе. Любой человек, живущий в Нью-Йорке, всегда чувствует, что здесь происходит множество важных событий. Здесь собрались все специалисты. Все занимаются невероятно интересными вещами — иной раз хочется, чтобы тем-то и тем-то занимался ты сам, а не кто-то другой. Но, думаешь, ничего, до этого у меня ещё дойдут руки. Я прожил в Нью-Йорке десять лет и ни разу не ходил к статуе Свободы. Рассуждал так: «Она никуда не денется, схожу вместе с каким-нибудь приезжим, который захочет на неё посмотреть». То же самое тут: «Поработаю с этим человеком позже. Времени ещё полно. Я же в Нью-Йорке, куда торопиться».

Но как раз по этой причине я иногда рисую в мечтах то, чего в Нью-Йорке нет, он ведь всё-таки представляет собой не что иное, как определённое физическое пространство. Например, воображаю, будто у меня есть небольшой домик с подвалом, где можно возиться с разными небольшими проектами или иметь собственное место для работы над чем-то экспериментальным. В Нью-Йорке такого места у меня нет. Зато здесь можно сотрудничать с кем хочешь и делать множество других вещей — чего-чего, а этого сколько душе угодно. Но, возвращаясь к твоим вопросам (с кем хочешь работать, что хочешь делать, какой задачей заниматься), скажу, что человек, живущий в Нью-Йорке, всегда думает: если я чего-то не делаю, то это сделает другой, да ещё и лучше меня.

ИР: Паранойя?

ЭК: Да, можно сказать и так. Я свою паранойю держал под контролем, потому что на самом деле мне очень повезло и я получал огромное удовольствие, не меняя места работы на протяжении 12 лет. Но у меня есть друзья, которые постоянно прыгали с места на место. В Нью-Йорке можно, вне всякого сомнения, жить и в таком режиме — с большим или меньшим успехом, неважно. Похоже, я опять отклоняюсь от темы, заданной твоим вопросом… Причина, видимо, в том, что я не могу назвать конкретного человека, компанию или проект, которые в настоящий момент были бы для меня предметом мечтаний. Надеюсь всё же, что смогу оказаться в нужном месте в нужное время, ведь до сих пор так и случалось. Моя работа всегда открывала передо мной самые счастливые возможности.

ИР: Знаю, что тебе повезло с компанией, иначе ты бы уже оттуда ушёл. Зайдём с другой стороны. В эти годы ты встречал на конференциях многих дизайнеров, не похожих друг на друга. Случалось ли тебе внутренне рассуждать так: «Этот парень прекрасно мыслит и хорошо знает своё дело — у него я мог бы многому научиться»? Иначе говоря, с кем, кроме Хофлера, тебе было бы интересно работать?

ЭК: Ещё раз скажу: мне ужасно повезло с коллегами начиная с Джонатана и Тобайаса (Tobias Frere-Jones — Прим. ред.). Не могу даже описать, как много они мне дали, — впрочем, ты сам легко вообразишь.

Мне было бы приятно работать с заказчиками, которые хотят попытать удачи в каком-нибудь более рискованном и экспериментальном проекте. А ещё лучше — работать для друзей, которые не чувствуют себя заказчиками. Мне нетрудно вообразить идеальную студию, где я сотрудничаю в проектах двух-трёх профессионалов, работающих в разных областях, которые, однако, имеют точки соприкосновения. Может быть, мне недоставало именно такой деятельности, когда я работал в шрифтовой студии, где все мы были заняты в одних и тех же проектах, решавших одну и ту же задачу. А я бы хотел работать с промышленными дизайнерами, архитекторами, инженерами…

ИР: То есть иметь дело с разными областями?

ЭК: Да, именно. С разными областями, причём такими, где люди нуждаются в моей работе, а я — в том, что делают они. Примерно так.

ИР: Да, дизайн в последнее время стал междисциплинарным полем деятельности. В нём всегда смешивается что-то разное.

ЭК: Вспомни, мы с тобой говорили об этом за обедом. Один день в неделю ты занят в проекте другого специалиста, причём в этот день в твоей студии работают другие люди. Мне нравится эта мысль. Твои товарищи по такому коворкингу — это в некотором роде твои заказчики, те же люди, с которыми ты общаешься и без конца обсуждаешь самые фантастические идеи. Подобная работа вполне может быть частью моей мечты — ведь тогда не надо будет рыскать в поисках заказчиков… Впрочем, я отдаю себе отчёт, что этот план нельзя реализовать на практике.

ИР: А по-моему, очень даже можно.

ЭК: Всё-таки это должен быть такой продукт или такой способ привлечения денег, для которого кому-то придётся искать заказчика. Или по меньшей мере должен существовать человек, который оплачивает то, что ты делаешь. Спору нет, это настоящая мечта. На этой ноте…

ИР: Да, на этой ноте мне пора тебя поблагодарить за прекрасную беседу.

ЭК: Спасибо, Илья.