Что это такое
Есть такое электронное издание в Латвии, называется Satori. Это гибрид между общественно-публицистическим и культурным медиа: и рецензии на выставки, и публицистика на злобу дня.
У них есть два проекта, в которых я принимаю участие не первый год. Один — это литературный альманах, который так и называется Satori, а второй — ежегодная «Летняя газета» (Satori Vasaras Avīze — латыш.). Каждый номер у них тематический.
В этом году «Летнюю газету» решили посвятить среднему образованию. В каком-то смысле редакция решила ткнуть палкой в муравейник, потому что этой осенью начинается перевод латвийской школы на компетентностную модель — как в Скандинавии, когда есть практические предметы, помогающие подобрать будущую профессию ещё на ранних этапах учёбы. Дизайн, программирование — или, например, политика и экономика.
Эта реформа для многих латвийцев совпала с языковой, которая тянется уже тридцать лет, — в школах национальных меньшинств значительно сократился объём преподавания на русском языке и образовательная программа была изменена в пользу ещё большего сходства с «латышскими» школами. Таким образом, у происходящего есть политическое и языковое измерение — поэтому Satori как либеральное издание решили сделать двуязычную газету с двумя обложками.
Дизайн
Было очевидно, что нужно отталкиваться от русской версии — потому что русский текст всегда как минимум на четверть длиннее, чем латышский, а иногда даже на треть. Кроме того, у меня есть принцип, что вне зависимости от языка читатель должен получить схожее типографическое впечатление. В противном случае получается, что ты кого-то обделяешь. Мне этого не хотелось бы.
Само название газеты, тема номера — «Меня достала школа», на двух языках, по-латышски и по-русски. Тексты получились очень серьёзными, и эту серьёзность нужно было компенсировать. Чем будет смелее, тем лучше, сказали в редакции. Наша задача — распространить. Напечатали 3 тысячи экземпляров, что по латвийским меркам довольно большой тираж. Издание распространяется бесплатно, потому что профинансировано фондами и государством.
Satori Vasaras Avīze Nr.7 2019
С прошлогоднего, берлинского номера, меня не отпускала тема симметричной обложки — там рижская телебашня посылала сигнал берлинской. Я стал говорить с иллюстратором Ренате Кловиней и предложил очевидное — настолько достала школа, что хочется повеситься от этой херни. Рассказываю это, и тут мне в голову
Потом я понял, что получилась невольная отсылка к столетию Латвии, которое отмечали в 2018 году, — там был логотип с числом 100, у которого нули были стилизованы под символ бесконечности.
В первой концепции номера, которую я показывал редакции, уже был и Curbe, и Xprmntl 01 — а ещё были повешенные головы школьников! Иллюстратор дала мне такой рисунок, я взял заголовок «Главное — не волноваться», вытянул тире и повесил на него эти головы.
В редакции, видимо, подумали, что буквально весь журнал будет в таком духе, и серьёзно напряглись. Пришлось им объяснять — нет, не будет, это просто разовая жёсткая шуточка. Меня тоже в своё время достала школа, и я просто рад сейчас отыграться. А головы прислала Ренате. Начали с петли, а Ренате решила пойти немного дальше.
В итоге нужно было что-то придумать, чтобы сохранить этот эффект с тире. Текст саркастический, там есть фрагмент про то, что для счастья ребёнку требуется последний айфон и кроссовки. Я повесил свой айфон на балку, сфотографировал и кинул Ренате вместе с какими-то кроссовками из Гугла в качестве референса.
Curbe и CSTM Xprmntl 01
Когда я планировал номер, мне хотелось двух вещей — во-первых, какой-то вызывающей колкости, агрессивности, даже путаницы. Под типографической агрессивностью я понимаю не обязательно какие-то кирпичи, тяжёлые блоки текста — это может быть просто очень неприятный шрифт, от которого у тебя всё чешется изнутри.
Во-вторых, нужна отсылка к школьным прописям, к выверенным учительским надписям грифелем на доске. Плюс — должно быть современно, без прямых отсылок к советским фильмам или вывескам 60-х годов. А когда появилась петля, я стал думать про что-то вьющееся и вспомнил Curbe.
Он довольно одинаково себя проявляет в латинице и кириллице, а это вообще-то редкость. За последнее время мне не встречалось ни одного шрифта, который был бы так пластически схож в обеих письменностях. Curbe даёт очень схожий набор — да, выносов меньше, но нет ощущения, что всё радикально меняется. К тому же просто из истории и теории шрифта мы знаем, что курсивы латиницы и кириллицы гораздо ближе по характеру, чем прямые начертания.
Сперва я примерял в акциденцию шрифт Arnold Филиппа Ноймайера — но оказалось, что он не работает в качестве заголовочного в таком формате с такими иллюстрациями. Он как-то пластически не вяжется с острыми штрихами, с таким перепадом контраста в иллюстрациях. В итоге Arnold стал шрифтом сносок и примечаний и оттуда посылает привет Curbe, потому что у него каллиграфический курсив — редкость для моноширинных шрифтов.
А Curbe хорошо работает рядом с этими рисунками, потому что у него формы органические. И Xprmntl 01 работает, потому что пластика схожая. У него тоже куча острых элементов, он очень жирный местами, а где-то, наоборот, очень светлый. И за счёт этого получилась крепкая связка между типографикой и иллюстрацией.
Curbe и Xp01 похожи друг на друга каким-то общим, не знаю, как прилично сказать, *** (извертом. — Прим. ред.), не могу до конца объяснить.
Хотя Curbe ещё усилен контуром — в некоторых случаях прямо жирнющим. Без контура эти шрифты вообще не смогли бы работать в одном масштабе. А так нет ощущения, что что-то проваливается, а что-то, наоборот, очень выглядит заметным. У Curbe нет контраста, поэтому толщину штрихов можно наращивать до определённого предела. С векторной обводкой у Curbe сразу вылезли митеры — я знал, что так будет с самого начала, и был готов их почистить вручную. Допускаю, что если бы Оля (Ольга Панькова, автор Curbe — Прим. ред.) подозревала о существовании таких странных дизайнеров, как я, узкие места в контуре были бы размечены двумя узлами. И я сэкономил бы пару часов своей жизни.
Обводка шрифтов
Основной текст газеты набран гарнитурой Charter. Она тоже усилена контуром. Я люблю потемнее, меня раздражает, когда буквы не имеют плотности, особенно в мелком кегле. А на мелованной бумаге шрифту всегда не хватает тела и плотности. Что с этим делать? В шесть раз больше краски положить — нельзя. Давить сильнее — тоже нельзя, особенно когда есть фотографии. В этом номере, впрочем, фотографий как раз нет, и чёрный получился очень хороший, в одну краску.
Впервые я поработал с обводкой несколько лет назад, когда возникла проблема с цифровыми индексами — в некоторых шрифтах они проваливались по плотности. Я попробовал — и понял, что этот эффект чрезвычайно полезен, потому что я не собираюсь менять шрифт просто из-за неподходящих индексов. А потом я подумал: почему бы не сделать то же самое в большем масштабе?
Недавно я набирал книгу шрифтом Tiempos Криса Соуэрсби. Мне нравилось делать примечания начертанием Medium — оно хорошо сидело в мелком кегле. А тот же Medium основным кеглем оказался слишком жирным — поэтому я взял и добавил контур к Regular, что-то вроде 0,06 или 0,07 пункта. И ничего не заплыло, в печати выглядело очень однородно.
В начале прошлого года я набирал поэтическую книгу «Алчность» (Alkatība — латыш.) шрифтом Wermut студии Brownfox — там он вообще весь с контуром, потому что иначе становится очень жидким в мелком кегле. На белой бумаге он ещё держался бы, но там вся бумага розовая, а текст синего цвета.
Елена Глазова «Алчность», Valters Dakša, 2019
Почему я считаю, что мне можно вешать обводку на шрифт? Мне уже приходилось объясняться на зум-сессии журнала «Шрифт», где присутствовал Илья Рудерман. И он сразу прокомментировал — если ты умеючи это делаешь, если ты знаешь, зачем это нужно, то чего возражать? Очевидно, я решаю эстетическую или микротипографическую задачу. А кто мне запретит?
***
В последние годы я начал заниматься типографическими экспериментами, потому что у меня появились работы, в которых это можно сделать. В значительной степени это ещё и эксперимент над собой: на что ты реально способен, не зассышь ли поставить в макет странное, трудно совместимое между собой.
А здесь в полосе всё сплавилось само собой, осталось только чуть-чуть помочь. Получился очень классный продукт — наверное, то самое, что я называю типографикой сегодняшнего дня. И это, в данном случае, даже не фигура речи. Я реально так это и понимаю: сегодняшнее — это когда тестируешь на совместимость все компоненты между собой. И самого себя — на совместимость с конечным результатом.
