Владимир Кричевский: Рецензия на три шрифта

Графический дизайнер, искусствовед, художественный критик Владимир Кричевский о трёх шрифтах из коллекции type.today

21 сентября 2016 г.

Графический дизайнер, искусствовед, художественный критик Владимир Кричевский о трёх шрифтах из коллекции type.today


Мне оказано незаслуженное доверие. Предложено оценить три шрифта: «Амальту» Веры Евстафьевой, «Пилар» Ильи Рудермана и Юрия Остроменцкого, «Джорджио Санс» Винсента Чана, Кристиана Шварца и Ильи Рудермана, обогатившего латинскую гарнитуру кирилловским начертанием.

Рецензирую все три вместе, так как, с одной стороны, их сближает некий родовой признак, с другой — шрифт есть шрифт, и, на мой волевой взгляд пользователя, он всегда универсален, несмотря на графические особенности и нюансы.

Заботит ли тайп-дизайнера, на что, зачем и как нанизаны созданные им очаровательные чернизины? Лучший — если не единственно правильный — способ оценить шрифт — посмотреть (с прочтением и осознанием литературного достоинства) примеры его употребления в реальной издательской или какой-то другой практике. Хорошо бы осмыслить всю историю, пусть и краткую, бытования шрифта в книгах, плакатах, бланках квитанций, вывесках и пр. Поскольку мне такая возможность не предоставлена, а искусственные образцы набора и отвлечённые «шрифтовые композиции» меня не убеждают, последующие суждения нельзя считать полноценными.

Все три шрифта заведомо совершенны, ибо сделаны мастеровитыми и увлечёнными профессионалами, занятыми в узкой, прекрасно освоенной области, где господствуют строгие нормы, традиции, стереотипы. И все три абсолютно меня устраивают в том смысле, что при малейшей необходимости я бы воспользовался любым, по крайней мере в строчном начертании. Однако на практике подобная необходимость едва ли возникнет, так как шрифтов предостаточно, среди них немало текстовых, а предложенные относятся к акцидентным, то есть рассчитанным на какой-то особый случай и на короткий текст заголовочного или лозунгового характера. Случайному (акцидентному) трудно стать необходимым по определению. Между тем по внутренней основательности (но не по степени оригинальности и совершенства) троица ранжируется: «Джорджио Санс», «Амальта», «Пилар».



Хотя я не вижу серьёзного смысла в адаптации западных шрифтов, «Джорджио Санс» вышел на первое место. Он родственен обычному текстовому шрифту, и при моей недостаточной компетенции трудно вникнуть в те тонкие особенности, которые отличают его от ходовых гротесков. «Джорджио Санс» позволяет экономить бумагу (экономия дружна с эстетикой), а его нарочитая плотность компенсируется экстремальной высотой строчных букв, чем, быть может, обеспечивается достаточный комфорт при чтении. Короткие выносы (выносные элементы) представляются мне не только пикантными, но и разумными. Этот шрифт, как бы это сказать, не сильно ощетинившийся. К достоинствам можно отнести и «неблагородное» происхождение: как сообщают авторы, он вдохновлён обыденными реалиями, например французскими эмалированными табличками. В буквах, сплющенных с боков, не слишком капризных при построении слова, есть своя истина. Шрифт, узкий по базовому признаку, вообще интересен: нормальный, но не совсем. Однако эта особенность заставляет меня усомниться в начертательном составе. Обширная палитра насыщенностей не к лицу гарнитуре, изначально построенной на начертательном ограничении. «Джорджио Санс» был бы честнее при двух или, ещё лучше, при всего одной градации по насыщенности. Этот шрифт, как и «Пилар», неплохо иллюстрирует издержки компьютерного проектирования. Столь совершенная и легкодоступная технология обязывает к особой сдержанности.

«Амальта» основана на письме плоской кистью и выдаёт свою органику сполна. Особенность выражена настолько сильно, что буквы кажутся аксонометрически выступающими (эффект, знакомый всем по рисовальным забавам детства). Хорошо это или нет, судить трудно, но, на мой взгляд, сама «выворачиваемость» (то ли плоский, то ли объёмный) не есть благо. В любом случае «Амальта» в хорошем смысле манерна, а потому и, безусловно, свежа. Мощные засечки рисуются своим начертательным единством с основными штрихами. Здесь есть нечто не по-западному готическое, но кто такая «Амальта», я, к сожалению, не знаю. Благодаря, но не вопреки своеобразию этот шрифт совершенно не претендует на какое-то определённое литературно-жанровое амплуа, и это хорошо.



«Пилар» нехорош, строго говоря, лишь тем, что уязвим в десятом кегле. Пожалуй, это самый искусственный шрифт из трёх. При всей симпатии к широким жирным гротескам (и именно в силу этой симпатии) мне не совсем приятен декоративный «писк» в некоторых буквах: речь идёт, во-первых, о треугольничках и кружочках вместо средних штрихов у А, Е, Э, F, во-вторых — о зияющих ниточках разъёмов в Б, Р, Ь. Мелкие элементы словно извиняются за некоторую брутальность шрифта. Если это намёки на ар-деко, от которого якобы отталкивались авторы, то они (намёки) слабоваты и поверхностны. Из частностей также вызывает сомнение слишком треугольная М, уподобленная перевёрнутой W. Слигованная, как в скорописи, Ы, конечно, правомерна, но пока ещё не достигла достоверности. Между прочим, строчные выглядят несколько основательней прописных. Здесь сказывается моё субъективное предпочтение, однако, к примеру, в «Амальте» U & lc кажутся более сообразными друг другу. Впрочем, дело лишь в том, что у «Амальты» не видно привычных аналогов. Снова касательно всей тройки.

Комплекты знаков, по-моему, избыточны. Буквы с декоративными росчерками в «Амальте», три дополнительных стиля в «Пиларе», совсем круглые округлые прописные в качестве «бонуса» в «Джорджио Сансе» — всё это, на мой взгляд, не обогащает, а скорее обедняет шрифты. Не перестану повторять, что любое качественное достоинство легко обесценивается количеством.

Создатели шрифтов сообщают (перевожу с «родного» английского): «При такой вариативности одно и то же слово или фраза может обрести разный облик, оставаясь выражением одной и той же графической системы». Или: «При помощи знаков альтернативного стиля или совершенно круглых прописных можно получить очаровательные ритмы и текстуры». Звучит несколько тривиально, ибо так можно сказать о любых письменах. И не лучше ли положиться на неповторимый облик самого слова в наборе данным шрифтом? Не лучше ли поверить самому и заставить поверить других, что данный шрифт, как любая данность и самость, очарователен без каких-либо резервных «прелестей»? И зачем потакать рекламистам и легкомысленным дизайнерам в их неизбывном стремлении к наворотам?



Все три шрифта (адский труд!) приспособлены к различным системам письменности, кроме разве арабской и китайской. Растерянный от «свошей» и «альтернативных начертаний», подавленный форсированным количеством, наконец, уверенно предпочитающий родные буквы, я тем более не способен глянуть на «Амальту», «Пилар» и «Джорджио Санс» глазами узбека или, скажем, южноафриканца.

Надеюсь, рецензия в целом позитивна. Негативные ноты связаны со скептическим отношением к тайп-дизайну и шрифтовой проблематике вообще. Моя позиция заявлена в книжечке «Кое-что о шрифте в типографике» (Москва, «Шрифт», 2015). Самым мудрым в профессии, как ни странно, уже не редкой, была бы приостановка штифтового проектирования хотя бы на месяц. Шрифтов уже (как и во все времена!) предостаточно, а у акцидентных сомнительная репутация, если судить по практике чутких типографов. Акцидентный шрифт годен только в заведомо не акцидентной композиции, а сугубо акцидентную правильнее набирать текстовым шрифтом: в том и состоит чуткость. Стоит ли подслащивать уже сладкое? За счёт материала, даже очень хорошего, качество не достигается и не совершенствуется.

Словом, повторяю, при существенной или технической надобности я бы с радостью набрал любой свой текст «Джорджио Сансом» с внутритекстовыми выделениями «Пиларом» или даже «Амальтой». Можно и наоборот. Сильный контраст гарантирует сочетаемость гарнитур. Если не гарантирует, то пусть моя мыслимая шрифтовая всеядность будет нежной «пощёчиной общественному вкусу».

Упомянутые шрифты