Аделина Шайдуллина: Я очень обрадовалась, когда узнала, что ты читаешь наш журнал!

Элизабет Гудспид: Tекстов о типографике, которые мне интересны, вообще не очень много. Я не рисую шрифты, и поэтому одни материалы слишком технические для меня, а другие — наоборот, слишком поверхностные. Мне нравится, например, то, что делают Alphabettes, они крутые. Думаю, о шрифтах вообще сложно писать хорошо.

АШ: Как ты выбираешь авторов для It’s Nice That?

ЭГ: У меня есть бюджет на внештатных авторов, и я могу заказать четыре статьи за год. Я заказываю статьи, когда у меня есть идея для материала, но я не могу его написать сама — потому что у меня не хватает экспертизы или не тот культурный бэкграунд. Или, например, я знаю хорошего автора и просто спрашиваю у него, нет ли у него идеи для текста. Но пока я заказала только две статьи.

АШ: Какие?

ЭГ: Первую написал Джулиан Постур, он пишет диссертацию о дизайнерах и иллюстраторах как об антропологической группе и часто рассказывает о трудовой политике в креативных профессиях в своей рассылке On Looking. Его статья о том, как оплачивается дизайн и почему дизайнеры до сих пор готовы работать бесплатно, в обмен на упоминание в соцсетях.

Карикатура Джулиана Постура, которая иллюстрирует его работу в иллюстраторском агентстве

Вторую статью я заказала Рошите Томас, статья называлась «Горькое послевкусие». Я давно хотела сделать материал о том, как бренды оформляют «этнические» продукты, которые продаются на Западе, но я понимала, что написать об этом может только автор, хорошо знакомый с культурами, которые эксплуатирует американский рынок. Рошита — из Индии, и недавно она предлагала нам статью о том, что ребрендинг Air India — это некорректная работа с наследием индийского дизайна. Поэтому я подумала, что Рошита — идеальный автор для этой темы.

Вообще, я много читаю, не только о дизайне, и я всегда в поиске новых авторов. Я уверена, что, если человек пишет хорошо и интересно, но никогда не писал о дизайне, у него (с небольшой поддержкой) может получиться. Потому что дизайн — это то, что нас окружает. Я надеюсь, что в следующем году мой бюджет на внештатных авторов будет больше и я смогу заказать больше статей.

АШ: То, что ты много читаешь, помогает тебе писать статьи?

ЭГ: Да, очень. Например, расширяет словарный запас. Мне кажется, одна из вещей, которые делают меня хорошей писательницей (а я надеюсь, что я хорошая писательница), — это то, что я умею подбирать точные слова. У меня нет цели учить по тысяче слов каждый год, но я стараюсь учить новые слова каждый день. Поэтому я читаю не только медиа о дизайне, но и научную фантастику, критику, академические журналы. Недавно мой партнёр подарил мне журнал об искусстве XIX века, Aldine. И в нём было огромное количество слов, которых я никогда не встречала, — а ещё, читая его, я поняла, что в XIX веке люди обсуждали искусство совсем не так, как мы это делаем сегодня. Конечно, читать много и читать разное — полезно. Но на самом деле самое главное для критика — уметь внимательно смотреть на вещи и разбирать их на компоненты. Я часто смотрю, как это делают другие — особенно нон-фикшен-авторы, — и заимствую их стратегии для своих текстов.

Aldine, Выпуск №4, 1871

АШ: А то, что ты пишешь о дизайне, как-то помогает тебе делать дизайн?

ЭГ: Да. Я начала писать всего три с половиной года назад, написала свою первую статью в 2020-м. Я всегда была уверена, что чтение статей о дизайне поможет мне стать лучшей дизайнеркой, но тех статей, которые я хотела читать, просто не существовало.

Писателю очень важно доверять своему чутью. Конечно, нужно продумывать структуру текста, но иногда нужно просто сесть и записывать всё, что приходит в голову. Как говорил Хемингуэй: «Пиши пьяным, редактируй трезвым». Если каждую секунду спрашивать себя: «А правильное ли это слово?», то никогда не закончишь ни один текст. Поэтому (и в дизайне, и в журналистике) важно иногда выключать внутреннего критика и просто делать. А уже после — редактировать и вносить правки.

Я пишу о трендах в дизайне и поэтому слежу за тем, что происходит в мире: кто какими шрифтами пользуется, как люди выстраивают дизайн-системы. Как будто я постоянно провожу какое-то подготовительное исследование. Например, недавно я написала статью о Средневековье, и материала, который я изучила для неё, мне достаточно, чтобы самой сделать айдентику средневекового бренда.

Teenage Engineering. Средневековый синтезатор EP–1320. Изображение: Teenage Engineering, 2024 Teenage Engineering. Упаковка средневекового синтезатора EP–1320. Изображение: Teenage Engineering, 2024

Думаю, то, что я практикующая дизайнерка, помогает мне писать более глубокие тексты. Я знаю много дизайнеров из разных сфер и чаще всего на этапе идеи понимаю, с кем мне нужно поговорить для статьи. Многие из тех, кто пишет о дизайне, никогда сами не работали дизайнерами. Они могут рассказать о культурной составляющей проекта, но не до конца понимают, каково это — рисовать логотип или шрифт, и поэтому не могут разобраться в том, как какая-то узкоспециализированная программа могла повлиять на дизайн-решения.

Я не ожидала, что критика поможет моей дизайн-карьере настолько сильно. Люди, которые читали мои статьи, теперь приглашают меня в качестве консультанта. Например, кто-то хочет сделать айдентику, вдохновленную 1940-ми годами, и я подсказываю, на какие образы стоит обратить внимание. Иногда бывают более сложные задачи: например, недавно одна нидерландская компания наняла меня, чтобы я помогла им определиться с тем, какие элементы «нидерландскости» им стоит включить в айдентику.

Бренд ланчбоксов Inka. Айдентика, упаковка, арт-дирекшн, сет-дизайн, копирайтинг, маркетинг-стратегия: Элизабет Гудспид. Фотографии: Ян Шивер

Бренд ланчбоксов Inka. Айдентика, упаковка, арт-дирекшн, сет-дизайн, копирайтинг, маркетинг-стратегия: Элизабет Гудспид. Фотографии: Ян Шивер

АШ: Ты не скучаешь по тому, чтобы самой делать дизайн, когда много консультируешь?

ЭГ: Я работаю в It’s Nice That’s всего два дня в неделю — отчасти потому, что хочу продолжать работать дизайнеркой. Я люблю дизайн и уверена, что, если я когда-нибудь перестану им заниматься, мои тексты станут хуже. У меня СДВГ, и отчасти поэтому мне нравится заниматься несколькими вещами одновременно. Я пишу, преподаю, делаю дизайн и консультирую. Когда я устаю писать, я переключаюсь на дизайн, а когда нет сил на дизайн, могу провести консультацию.

Но я думаю, что с такой проблемой сталкиваются все, кто становится арт-директорами. Приходится всё больше и больше решать нетворческие задачи: общаться с клиентами, делать презентации, ходить на питчинги и отвечать на письма. Сейчас я развиваю свою студию, у меня есть два парт-тайм-дизайнера, с которыми мы постоянно сотрудничаем. Но я всё ещё пытаюсь понять, как сохранить за собой творческую работу, даже если я не делаю дизайн сама. Думаю, у меня уйдёт ещё пара лет на то, чтобы найти баланс. Но я очень люблю дизайн и думаю, что никогда не перестану им заниматься, даже если это будут только личные проекты.

Коллаж Элизабет, напечатанный на ризографе, 2019. Изображение: Элизабет Гудспид

АШ: Я читала твои статьи и Twitter, и мне показалось, что ты разбираешься во всём: от современной коммерческой иллюстрации до типографики бульварных романов 1930-х. Есть ли какая-то тема, которая тебе как исследовательнице интересна больше других?

ЭГ: Мне нравится всё новое и яркое, и я люблю проводить параллели и находить закономерности. Например, недавно я написала статью о тренде на средневековую эстетику, и мне очень понравилось, что, пока я её писала, я могла одновременно исследовать кино, моду, иллюстрацию и дизайн.

Зин How to Live on Love. Леттеринг, дизайн, арт-дирекшн, рисерч, тексты: Элизабет Гудспид. Фотографии: Дилан Джеймс Нельсон. Сет-дизайн: Эмма Рингнесс

Я часто хожу на блошиные рынки и, когда стою у прилавка, продавец — обычно пожилой мужчина — спрашивает: «Что вы ищете?» Раньше я не знала, что ответить. А теперь говорю, что ищу визуально богатый материал. Это очень широкое понятие, но оно очень точно описывает то, что мне интересно.

Я люблю кулинарные книги, особенно старые, они рассказывают о многом. Что люди готовили? Какие печатали книги? Ещё мне очень нравятся детские книжки. В общем, я просто люблю рассматривать вещи. Наверное, это звучит глупо, но это правда.

Кулинарные книги издательства Determined Productions. Из рассылки Элизабет Casual Archivist

В США есть известный прецедент. Судья, который рассматривал дело о порнографии, сказал: «Я не буду пытаться дать определение этому понятию, но, когда я вижу порнографию, я её узнаю». Я думаю точно так же: когда я вижу что-то, я знаю, что это то, что нужно. Например, сейчас у меня на столе лежит мыло, которое я купила в Мексике. Я купила его потому, что мне понравилось, как оно выглядит. Я люблю тактильные вещи, а цифровые мне не особенно интересны.

Стол Элизабет. Фотография: Элизабет Гудспид

АШ: Как думаешь, почему средневековая эстетика стала популярна именно сейчас?

ЭГ: Я думаю, есть много причин. Мы как будто взяли от ХХ века всё что могли и теперь ищем вдохновение в более далёком прошлом. К тому же для современной культуры очень важна ностальгия. Модные критики тоже обсуждают, что современная мода строится вокруг архивных коллекций, и это начинает всем надоедать.

Эскиз платья Dior, 1948. Изображение: The Met Digital Collection Prada FW 2024. Изображение: Prada

С одной стороны, Средневековье очень похоже на то, что мы переживаем сейчас: только что закончилась эпидемия, везде ужасное социальное неравенство, а нейросети вот-вот перевернут нашу жизнь. Точно так же, как крестьяне чувствовали себя бессильными против правителей, мы ничего не можем сделать с тем, что миром правят такие люди, как Илон Маск. Иногда кажется, что остаётся только терпеть и страдать.

Шрифт Dargon студии Daytona Mess. Лауреат стипендии Герарда Унгера, 2024

«Легенда о тёмном рыцаре», DVD-диск, 2023. Дизайн: Софи Холлингтон. Изображение: A24

С другой стороны, сегодня всё очень технологично и очень немногие занимаются ручным трудом, и по сравнению с этим Средневековье может казаться кому-то более романтичным периодом, когда жизнь была более настоящей. Конечно, если не учитывать то, что люди голодали и ели мясо всего два раза в год.

Сейчас мы отходим от эстетики 70-х с яркой одеждой и округлыми, воздушными формами. Средневековая эстетика как будто противоположна всему этому: готические шрифты, острые формы, тяжёлые украшения и мрачное настроение.

Мемы проекта «Страдающее Средневековье»

Мне всегда любопытно, что будет дальше. Сейчас нам нравится Средневековье, но что будет после? Я думаю, это вполне могут быть «Искусства и ремёсла», Венский сецессион или футуристический взгляд на 1940-е. Мне кажется, что мы движемся к более жёстким и острым формам, и на это влияет политическая обстановка в мире. Сейчас всё ярче проявляется фашизм, и это, конечно, влияет на дизайн. Соцсети, способные раздувать любой микротренд, тоже играют свою роль. Всё распространяется очень быстро, и, если один популярный дизайнер начинает работать со средневековыми референсами, нам начинает казаться, что так делают все.

АШ: Это, наверное, странный вопрос, но тебе не кажется, что сейчас в тренде христианство?

ЭГ: Да! Я как раз недавно написала статью об эстетике онлайн-католицизма для журнала Hurry Up, We’re Dreaming, который запускается в октябре. Появилась мода на «правильных» христианских женщин, которые носят кружевные мантильи. Какой-то фетиш на архаичную христианскую эстетику, особенно эстетику католицизма.

Rick Owens. Коллекци весна-лето 2025

АШ: Большинство людей в Грузии — православные, но я из католической семьи. Девушки, которые ходят в нашу церковь, правда стали так одеваться.

ЭГ: В колледже со мной училась девушка из Украины. Я ездила с ней в Украину на лето, и мы ходили в православные церкви. Это был удивительный эстетический опыт. Как будто у православной эстетики есть какая-то дополнительная грань, что-то почти языческое. Католическая эстетика кажется во многом связанной с культурой Ренессанса, с точными науками, работами Леонардо да Винчи. А православная — как будто с чем-то более ранним, может, со временем, когда жила Жанна д’Арк.

АШ: Я бы с удовольствием и дальше говорила о христианстве, но у нас всё-таки журнал о типографике, поэтому я должна спросить: как ты выбираешь шрифты для проектов? У тебя есть любимые студии?

ЭГ: Я обожаю шрифты. Мне кажется, мои работы часто строятся вокруг шрифтов. Я подписана на многие студии и слежу за их релизами. Ещё мне нравится читать соцсети независимых дизайнеров, потому что они часто публикуют эскизы шрифтов, над которыми работают. Это помогает мне понимать тренды в шрифтовом дизайне. Я стараюсь учитывать тренды, когда выбираю шрифты для проектов, особенно если делаю айдентику. Но я делаю это осторожно, чтобы не выбрать что-то слишком модное, что устареет через полгода.

Я пользуюсь органайзером FontBase, и у меня в нём достаточно чёткая система папок, хоть их названия и не связаны никак с общепринятой классификацией шрифтов. Например, у меня есть папка «Книжное» для шрифтов типа Didone и Garamond и их современных интерпретаций (таких как Henry от 205TF). Есть папка «Странное» для экспериментальных проектов ABC Dinamo или Радима Пешко.

Lÿno Карла Наурота и Радима Пешко

Henry Матьё Корта

Я не считаю, что сочетаю в своей работе очень разные шрифты, но последним пяти проектам, которые я загрузила на Fonts in Use, модераторы добавили тег «типографический эклектизм». Но мне просто не нравится, когда в проекте всего один шрифт, я люблю неочевидные сочетания. Недавно я работала над книгой The New Antiquarians, и там целых шесть шрифтов, потому что я просто не смогла остановиться на двух.

Я постоянно читаю о шрифтах, сохраняю новые и слежу за трендами, но, когда я сажусь выбирать шрифт, я делаю это интуитивно. Я просто пробую разные варианты, пока не наступит момент, когда я почувствую: это то что нужно. Я не всегда могу объяснить свой выбор — он не основан на технических деталях типа высоты строчных или наличия лигатур, хотя эти детали тоже важны.

The New Antiquarians. Дизвйн: Элизабет Гудспид. Фотографии: Фуджио Эмура

АШ: В общем, ты выбираешь шрифты так же, как книги на блошином рынке.

ЭГ: Да, именно! Ещё у меня есть папка «Избранное», в ней просто лежат мои любимые шрифты. Когда я вижу шрифт, который мне нравится, я сохраняю его в эту папку и ставлю его в разные макеты, в надежде, что он куда-то подойдёт. Для документов своей студии — инвойсов и коммерческих предложений — я пользуюсь Rongel Feliciano Type. Мне всегда нравился этот шрифт, а его автор постоянно присылает мне файлы, когда в них что-то обновляется. Rongel — одновременно официальный и изящный, а когда мне нужно добавить какой-то акцент, я сочетаю его с Roobert, он причудливый, но с очевидными историческими корнями.

АШ: Когда ты добавляешь шрифты в папку «Избранное», ты покупаешь их или просто скачиваешь триал-версии?

ЭГ: Несколько лет назад я зарегистрировала свою студию, поэтому теперь каждый купленный шрифт могу записывать в расходы бизнеса. Но часто я покупаю шрифт с личного счёта и просто стараюсь найти повод с ним поработать. У меня есть любимые шрифтовые дизайнеры, например Эллиотт Грюнвальд. Мне нравятся все его шрифты, и, как только он выпускает новый, я сразу его покупаю. Я знаю, что найду, где его использовать — это может быть, например, плакат. У таких проектов обычно небольшие бюджеты, и, если у меня уже есть лицензия на шрифт, заказчику не придётся об этом думать. В папке «Избранное» есть и триал-версии, и лицензированные шрифты. А в моей папке с купленными шрифтами — 469 файлов.

АШ: Много…

Onyx Эллиотта Грюнвальда
Leto Эллиотта Грюнвальда

ЭГ: Большинство из них недорогие. Я часто покупаю старую книгу, а потом провожу кучу времени на Fonts in Use, чтобы найти шрифты, которые в ней используются, а потом покупаю цифровые версии этих шрифтов на MyFonts. Я знаю, что MyFonts принадлежат Monotype, и очень не люблю этот бизнес, но дурацкие цифровые версии старых шрифтов иногда можно найти только там. Лицензия на такой шрифт обычно стоит от 12 до 20 долларов.

АШ: Прости, мне придётся переподключиться, у меня очень плохой интернет. Если честно, я собиралась поменять провайдера, но дружественная тбилисская студия сделала ему ребрендинг с нашими шрифтами, и теперь я чувствую со своим провайдером какую-то связь.

ЭГ: У тебя нет ощущения, что ты знаешь всех грузинских дизайнеров, просто потому что их мало? Мой знакомый, Чи-Лонг Триё, как-то сказал, что в Швейцарии всё именно так. В Швейцарии всего два больших города, где живут почти все дизайнеры, и живут они в десяти минутах ходьбы друг от друга. Швейцарский дизайн очень сильно влияет на нас, и меня всегда удивляло, что его делают сорок человек, живущие на одной улице.

Айдентика театра в Люцерне. Дизайн: Studio Feixen

АШ: Я часто думаю про Гаагу. Интересно, есть ли там люди, которые не занимаются шрифтами и типографикой?

ЭГ: Я никогда не была в Гааге, уверена, это отличное место, но удивительно, что столькие дизайнеры решили остаться там после того, как закончили учёбу. Когда-то я тоже хотела поступать в KABK, но в итоге пошла учиться на программу Type@Cooper, и мне очень понравилось. Я всегда любила шрифты и решила, что мне было бы интересно попробовать себя в шрифтовом дизайне. Я думала, что если не занимаюсь вебом, то должна предлагать своим клиентам что-то ещё — например, кастомные шрифты. Но в итоге я поняла, что не хочу заниматься шрифтовым дизайном — как будто у меня не подходящий для этого характер. Зато в Cooper Union я узнала, как делаются шрифты, и теперь могу с нуля нарисовать типографический логотип или несколько отдельных букв, без начертаний разной жирности и кернинга.

Бренд спортивных носков Thorlo. Логотип: Элизабет Гудспид

АШ: Ты умеешь подбирать шрифты, ориентируясь на свои ощущения. Значит ли это, что у тебя хороший вкус?

ЭГ: Я написала статью о том, что такое вкус, и теперь все думают, что я умею отличать хороший вкус от плохого. Но на самом деле нет. Вообще, мне странно говорить, что у меня хороший вкус. То, что я считаю хорошим вкусом, кто-то считает плохим. Я просто всегда доверяю своему мнению. У меня много проблем, но доверять самой себе никогда не было одной из них. Я скорее наоборот, часто пытаюсь навязать кому-то своё мнение. Наверное, за десять лет, которые я работаю дизайнеркой, мой вкус стал лучше. Сейчас я понимаю, как отличить качественный шрифт от некачественного, умею выбирать подходящие проектам шрифты и находить интересные. Но мне кажется, самое важное в развитии вкуса — научиться понимать, когда стоит прислушиваться к нему, а когда — остановиться, сделать рисёрч и критически оценить своё решение.

Вкус — это просто то, как мы транслируем полученный опыт. Это то, что отличает одного дизайнера от другого. Я преподаю дизайн второкурсникам, которые только определились со специальностью. И часто студенты спрашивают меня, как выбрать правильный шрифт. Я говорю им, что любой шрифт может быть правильным. Конечно, если вам нужно сделать кулинарную книгу, не стоит брать шрифт без дробей, но в остальном — неправильных шрифтов не существует. Очевидные решения работают хорошо, неочевидные — интересно.

АШ: На втором курсе я купила стартер-пак Pangram Pangram. Кажется, тогда в нём было 25 шрифтов, и я подумала: «Какое счастье, что мне никогда больше не придётся заходить на сайты шрифтовых студий».

ЭГ: Это смешно. Я работала в Pentagram с Майклом Берутом, а Майкл до этого работал у Массимо Виньелли. Виньелли говорил, что дизайн-студии достаточно двух шрифтов. Конечно, Виньелли был легендой и делал потрясающие вещи. Но это не значит, что его подход работает для других дизайнеров. Я думаю, есть люди, которые находят шрифтовую студию, которая им очень нравится, и пользуются только её шрифтами.

Плакаты к Миланской триеннале, 1964. Дизайн: Массимо Виньелли

Майкл никогда не запрещал нам брать больше двух шрифтов, но в его работе чувствовалось, что он учился у человека, который работает только с проверенными инструментами. Майклу нравились современные шрифты, в которых считываются исторические прототипы — как у Commercial Type.

Но моя стратегия выбора шрифта меняется от проекта к проекту. Например, в прошлом году, когда я делала дизайн для детского журнала, я выбрала ABC Repro, просто потому что у него есть фича, с помощью которой слово или фразу можно поместить в овал. Repro не слишком отличается от, например, Dinamo Sans или других известных гротесков, но эта фича сэкономила мне кучу времени.

Журнал Anyway. Арт-дирекшн, дизайн: Элизабет Гудспид

АШ: Ты как-то написала , что Trajan и Optima символизируют возврат к восприятию женственности как сочетания упорства и элегантности. Ты считаешь, что шрифт можно соотнести с гендером?

ЭГ: Это хороший вопрос. Мне не нравится, что мы используем слова вроде «мужественный» или «женственный», когда говорим о шрифтах. Но мы вообще часто пользуемся этими словами, и поэтому иногда они кажутся нам самым быстрым способом донести мысль. Я стараюсь пользоваться словами «феминный» или «буч». Мне кажется, они достаточно хорошо отражают гендерную эстетику, хотя не привязаны к конкретному полу.

Если скажешь, что шрифт женственный, тебя попросят пояснить, что это значит. И, если ты ответишь, что он нежный и элегантный, это будет значить, что женщины по умолчанию нежны и элегантны.

В статье, которую ты процитировала, я пыталась разобраться, почему вещи, которые мы называем кокетливыми, привязаны к конкретному полу. И слово «женственный» показалось мне уместным. А шрифты Trajan и Optima я упомянула потому, что они ассоциируются у нас с чем-то сдержанным, но если не думать об их истории и просто посмотреть на контуры, то можно заметить, что у них очень много общего с теми шрифтами, которые мы называем женственными.

Надпись на Колонне Траяна

Если мы перестанем считать, что женственный шрифт — значит орнаментальный или декоративный, то, думаю, наши разговоры о шрифтах станут более содержательными. Я не хочу сказать, что все, кто пишет о шрифте, должны отказаться от слов, которые ассоциируются с конкретным полом, — я просто считаю, что нужно тщательнее подбирать слова. Я каждый раз спрашиваю себя: «Действительно ли это гендерно окрашенное слово здесь нужно или есть более точный термин?»

АШ: Тем, кто пишет на русском, сложнее, потому что у каждого слова есть род. Например, антиква — женского рода, а гротеск — мужского.

ЭГ: Это очень интересно. В колледже я ходила на курс по когнитивным наукам, и у нас был достаточно большой блок лингвистики. Мы проходили гипотезу Сепира-Уорфа, согласно которой язык, на котором ты говоришь, влияет на то, как ты воспринимаешь мир. Я помню, что в русском есть несколько специфических вещей. Например, есть слова для светло-синего и просто синего, а для тёмно-синего — нет, а в английском нет отдельного слова для голубого. Получается, те, кто говорит по-русски, воспринимают цвета несколько иначе, чем говорящие по-английски.

Мои студенты только начинают учиться, и им не мешают существующие в дизайне стереотипы о шрифтах. Поэтому мне очень нравится наблюдать за тем, как они работают. На одном из вводных занятий я предложила студентам подобрать шрифты для пары антонимов — «ночь» и «день». Один человек выбрал для «дня» супержирный гротеск, а для «ночи» — изящный курсив. Он сказал, что ночь кажется элегантной, а день — это что-то большое, яркое, энергичное. А студент, сидящий рядом с ним, выбрал для «ночи» жирный шрифт, потому что ночь ассоциируется с темнотой, а для «дня» — что-то очень лёгкое, потому что день — это когда светло.

Для меня это похоже на то, что происходит с гендером. Может, если человек не воспринимает курсив как что-то женственное, у него совершенно другой взгляд на шрифты. Возможно, он считает женственной гельветику, потому что у неё много округлых форм, или готические шрифты, потому что они напоминают старинные вышивки. Мне просто кажется, что существует так много способов думать о шрифтах и гендере, и просто обидно пользоваться клише.

АШ: Я слушала подкаст OH no Radio, где Джеймс сказал, что ты безумная пользовательница are.na. Сколько времени ты тратишь на это в день?

ЭГ: Я не знаю. Я не думала, что в этом есть что-то безумное, пока не поняла, что добавила на are.na 20 000 картинок за год. Я постоянно сохраняю что-то в Instagram и Twitter или отправляю картинки себе самой. То есть очень много времени провожу в интернете, а конкретно на are.na загружаю всё за несколько минут.

Мне помогает то, что у меня есть чёткие категории. Если я листаю Instagram и вижу фотографию женщины с собакой, то могу сразу добавить её в канал «Люди и животные». У меня около 400 каналов, и все их названия настолько конкретны, что я никогда не трачу время на то, чтобы решить, в какой из них сохранить картинку.

Альфред Хичкок, 1962. Фотография Филиппа Хальсмана. Из канала Элизабет «Люди и животные» Аня Тейлор-Джой, 2024. Фотография Джека Бриджланда. Из канала Элизабет «Люди и животные»

АШ: Думаешь, дизайнеру важно постоянно сидеть в Instagram и на are.na?

ЭГ: Всё индивидуально. Например, мой партнёр — иллюстратор, и он не пользуется референсами, он может просто выдумать персонажа, увидев на улице какой-то интересный гриб. А я впитываю культуру, которая меня окружает, — смотрю фильмы и сериалы, читаю книги. Это не только часть моей работы, я получаю от этого удовольствие.

Мне кажется, всех дизайнеров можно разместить на спектре, где один экстремум — это те, кто вдохновляется только окружающим миром, а второй — те, кто отталкивается от референсов. Или это может быть спектр, где с одной стороны те, кто любит экспериментировать с формой, а с другой — те, кому важнее чёткая концепция. Например, Браулио Амадо экспериментирует с разными почерками и инструментами, а я сначала придумываю идею и потом ищу лучшую форму для неё.

Плакаты Браулио Амадо для клуба Good Room, 2024

АШ: Может ли это быть спектр, где крайние точки — это структура и хаос?

ЭГ: Конечно. Я думаю, есть миллион таких спектров. Я на таком спектре, наверное, буду где-то посередине: я ненавижу работать с сетками в InDesign и никогда не прописываю текстовые стили, но при этом мне нравится, когда элементы композиции стоят по углам или равномерно распределены по листу. У меня чёткая структура папок на компьютере, но я хаотично выбираю цвета и шрифты.

У моих подруг Натали Шилдс и Хлои Шеффе — общая студия. И Натали говорила мне, что в работе она отвечает за хаос, а Хлои — за порядок. Натали делает что-то весёлое и экспериментальное, передаёт это Хлои, которая всё это структурирует, а потом возвращает Натали, чтобы она добавила немного беспорядка. Если у вас нет партнёра, с которым вы можете работать по такой схеме, то же самое можно делать в одиночестве. Я иногда заставляю себя сделать что-то скучное чуть более неряшливым или, наоборот, успокоить что-то слишком беспорядочное.

Графика для матча звёзд NBA в Чикаго. Дизайн: Scheffe Shields, 2020

АШ: Недавно мы участвовали в конференции Honestly, организаторы и большая часть спикеров которой — дисциплинарные агностики. Они говорят, что дизайнеру нельзя ограничиваться узкой специализацией (будь то шрифт или продуктовый дизайн), вместо этого нужно развивать свой собственный подход. Что ты об этом думаешь?

ЭГ: Мои любимые дизайнеры и художники были из тех людей, которые умели всё. Они могли быть графическими дизайнерами, но параллельно делали, например, стулья. Мне нравятся очень разные вещи — и в дизайне, и в литературе. Но при этом у меня не очень много профессиональных скиллов — я не делаю сайты и не очень хорошо работаю в 3D. В любом проекте для меня важнее всего содержание. И если я пойму, что идеальная форма для моей идеи — это скульптура, то я сделаю скульптуру. Если у меня не хватит знаний для этого, я приглашу эксперта-скульптора, и у нас будет коллаборация.

Хотя мне и самой нравится экспериментировать с разными медиумами, просто не в работе. Например, недавно я начала плести корзины, потому что у меня было много виноградной лозы и я не знала, что с ней ещё делать. У меня есть много хобби, не связанных с дизайном, и мне это нравится. Но я не монетизирую их и не планирую этого делать. Если честно, я сомневаюсь, что кто-то вообще захочет покупать мои корзины, потому что пока они выглядят очень плохо!

Элизабет Гудспид

elizabethgoodspeed.com
casualarchivist.substack.com
@domesticetch
@elizabeth_goodspeed